— Да и Вадим без нее тает, вот что…

Их скоро догнала Латугин и Анисья. Она была уже без халата, и щеки ее розовели, Латугин, нахмуренный, серьезный, сдержанно поздоровался и вынул из-за обшлага шинели четыре билета для гостей в Большой театр, на самый верхний ярус.

— Да, на фронте легче, чем у вас в Москве,  — сказал он, раздавая билетики,  — крупный бой пришлось выдержать из-за этой петрушки… Хорошо — комендант попался наш морячок, с крейсера «Аврора»… Так что, не опаздывайте, заседание важное сегодня. Ну, Анисья, пойдемте…

В пятиярусном зале Большого театра, в тумане, надышанном людьми, едва светились сотни лампочек красноватым накалом. Было холодно, как в погребе. На огромной сцене, с полотняными арками в кулисах, сбоку, близ тусклой рампы, сидел за столом президиум. Все они, повернув головы, глядели в глубь сцены, где с колосников свешивалась карта Европейской России, покрытая разноцветными кружками и окружностями,  — они почти сплошь заполняли все пространство. Перед картой стоял маленький человек, в меховом пальто, без шапки; откинутые с большого лба волосы его бросали тень на карту. В руке он держал длинный кий и, двигая густыми бровями, указывал время от времени концом кия на тот или иной цветной кружок, загоравшийся тотчас столь ярким светом, что тусклое золото ярусов в зале начинало мерцать и становились видны напряженные, худые лица, с глазами, расширенными вниманием.

Он говорил высоким голосом в напряженной тишине:

— У нас в одной Европейской России — десятки триллионов пудов воздушно-сухого торфа. Запасами его мы обеспечены на столетия. Торф есть топливо на местах. С одной десятины торфяного болота получается в двадцать пять раз больше энергии, чем с десятины леса. Торф — в первую голову, за ним — белый уголь и черный уголь решают стоящую перед нами проблему революционного строительства. Ибо революция, которая победила только на поле брани и не перешла к реальному осуществлению своих идей, утихает, как налетевшая буря. Сидящий здесь, среди нас, Владимир Ильич: Ленин, вдохновитель моего сегодняшнего доклада, указал генеральную линию созидающей революции: коммунизм это — Советская власть плюс электрификация…

— Где Ленин?  — спросила Катя, вглядываясь с высоты пятого яруса. Рощин, державший, не отпуская, ее худенькую руку, ответил также шепотом:

— Тот, в черном пальто, видишь — он быстро пишет, поднял голову, бросает через стол записку… Это он… А с краю — худощавый, с черными усами — Сталин, тот, кто разгромил Деникина…

Докладчик говорил:

— Там, где в вековой тишине России таятся миллиарды пудов торфа, там, где низвергается водопад или несет свои воды могучая река,  — мы сооружаем электростанции — подлинные маяки обобществленного труда. Россия освободилась навсегда от ига эксплуататоров, наша задача — озарить ее немеркнущим заревом электрического костра. Былое проклятие труда должно стать счастьем труда.

Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены. Чтобы так освещать на коротенькие мгновения карту,  — понадобилось сосредоточить всю энергию московской электростанции,  — даже в Кремле, в кабинетах народных комиссаров, были вывинчены все лампочки, кроме одной — в шестнадцать свечей.

Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слушали о головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции, вступающей на путь творчества…

Телегин тихонько говорил Даше:

— Дельный доклад. Я этого инженера Кржижановского хорошо знаю. Вот кончим войну,  — вернусь на завод, у меня тоже кое-какие соображения… Ужасно хочется, Дашенька, работать… Если они такую электрическую базу подведут,  — ужас что можно развернуть… Черт знает — какие у нас богатства! Поднять на настоящую работу такую махину,  — что тебе Америка!  — Мы богаче… Поедем с тобой на Урал…

Даша — ему:

— Будем жить в бревенчатом доме, чистом, чистом, с капельками смолы, с большими окнами… В зимнее утро будет пылать камин…

Рощин — Кате на ухо шепотом:

— Ты понимаешь — какой смысл приобретают все наши усилия, пролитая кровь, все безвестные и молчаливые муки… Мир будет нами перестраиваться для добра… Все в этом зале готовы отдать за это жизнь… Это не вымысел,  — они тебе покажут шрамы и синеватые пятна от пуль… И это — на моей родине, и это — Россия…

— Жребий брошен!  — говорил человек у карты, опираясь на кий, как на копье.  — Мы за баррикадами боремся за наше и за мировое право — раз и навсегда покончить с эксплуатацией человека человеком.

• » — Очень возможно… Хотя здесь — ни намека… В избу вошел дневальный, низенький…
• » Две весны тому назад его чувство к Кате, казалось, наполняло…
• » Солнце в безветрии жгло пустынные улицы Царицына, где у подъездов с настежь…
• » Дашино желание сбылось,  — они все были снова вместе. Иван…
• » Вадим Петрович, положив локти на откидной столик и лицо…
• » — А вы сядьте, успокойтесь,  — сказал командир полка.  — Знаю Ивана…
• » С особенной силой на богатой Украине разгоралась гражданская…
• » Алексей захрипел, прочищая горло, потом спросил: — То есть…
• » От станции до Гуляй-Поля было семь верст степью. Рощин подрядил…
• » — Ну, сердечно,  — это вы оставьте… В это время Красная…
• » У костра сидели двое — мужчина и женщина. В спину им дул…
• » Вадим Петрович тоже вытянул стакан спирту и без вкуса жевал сало.…
• » В садике она обычно готовилась к урокам, читала французские романы…
• » Латугин и Анисья сидели в стороне, дожидаясь выхода. За эти…
• » — А ведь только в России такие индейки,  — сказал он…
• » — Товарищ Нефедов, вы никогда не выполняли более ответственного…
• » Тогда же, поздно вечером, Иван Ильич послал полковнику…
• » На него страшно было глядеть, когда он, противно всем естественным законам…