Даша сидела на дворике, на ящике с надписью «медикаменты»; она опустила на колени руки, только что вымытые и красные от студеной воды, и, закрыв глаза, подставляла лицо октябрьскому солнцу. На голой акации, там, где кончалась тень от крыши, топорщились перьями, чистились, хвастались друг перед другом воробьи с набитыми зобами. Они только что были на улице, где перед белым одноэтажным особняком валялось сколько угодно просыпанного овса и конского навоза. Их спугнули подъехавшие телеги, и воробьи перелетели на березу. Птичье щебетанье казалось Даше невыразимо приятной музыкой на тему: живем во что бы то ни стало.

Она была в белом халате, испачканном кровью, в косынке, туго повязанной по самые брови. В городе больше не дребезжали стекла от канонады, не слышалось глухих взрывов аэропланных бомб. Ужас этих двух дней закончился воробьиным щебетаньем. Если глубоко вдуматься,  — так это было даже и обидно: пренебрежение этой летучей твари с набитыми зобами к человеку… Чик-чирик, мал воробей, да умен,  — навозцу поклевал, через воробьиху с веточки на веточку попрыгал, пискнул вслед уходящему солнышку, и — спать до зари, вот и вся мудрость жизни…

Даша слышала, как за воротами остановились телеги… Привезли новых раненых, вносили их в особняк. От усталости она не могла даже разлепить веки, просвечивающие розовым светом. Когда надо будет — доктор позовет… Этот доктор — милый человек: грубовато покрикивает и ласково посматривает… «Сию минуту,  — сказал,  — марш на двор, Дарья Дмитриевна, вы никуда не годитесь, присядьте там где-нибудь,  — разбужу, когда нужно…» Сколько все-таки чудных людей на свете! Даша подумала — было бы хорошо, если бы он вышел покурить и она рассказала бы ему свои наблюдения над воробьями,  — чрезвычайно глубокомысленные, как ей казалось… А что же тут плохого, если она нравится доктору? .. Даша вздохнула, и еще раз вздохнула, уже тяжело… Все можно вынести, даже немыслимое, если встречаешь ласковый взгляд… Пускай мимолетный,  — навстречу ему поднимаются душевные силы, вера в себя. Вот и снова жив человек… Эх, воробьишки, вам этого не понять!

Вместо доктора вылез из подвала, где помещалась кухня, гражданин с желтоватым нервным лицом и трагическими глазами. Он был одет в пальто ведомства народного просвещения, но уже на этот раз не подпоясанное веревкой. Поднявшись на несколько ступеней кирпичной лестницы, он вытянул тонкую шею, прислушиваясь. Но только щебетали воробьи.

— Ужасно!  — сказал он.  — Какой кошмар! Бред!

Он зажал уши ладонями и тотчас отнял их. Низкое солнце сбоку освещало его лицо с тонким хрящеватым носом и припухлыми губами.

— Этому нет конца, боже мой! .. У вас когда-нибудь был звуковой бред?  — неожиданно спросил он Дашу.  — Простите, мы не знакомы, но я вас знаю… Я вас встречал до войны, в Петербурге, на «Философских вечерах»… Вы были моложе, но сейчас вы красивее, значительнее… Звуковой бред начинается с отдаленной лавины, она еще беззвучна, но близится с ужасающей быстротой. Нарастает разноголосый гул, какого нет в природе. Он наполняет мозг, уши. Вы сознаете, что ничего нет в реальности, но этот шум — в вас… Вся душа напряжена, кажется: еще немного — и вы больше не выдержите этих иерихонских труб… Вы теряете сознание, вас это спасает… Я спрашиваю — когда конец?

Он стоял перед Дашей против солнца, перебирал тонкими пальцами и хрустел ими.

— Я должен где-то накопать глины, замесить ее и починить печь, потому что нас выселили в подвал, как нетрудовой элемент… Мой отец всю жизнь прослужил директором гимназии и построил этот дом на свои сбережения… Вот вы это им и скажите… В подвале валяются обгорелые кирпичи; два окошка на тротуар — такие пыльные, что не пропускают света. Мои книги свалены в углу… У моей матушки миокардит, ей пятьдесят пять лет, у моей сестры от малярии — паралич ног. Надвигается зима… О, боже мой!

Даша подумала, что он, как душа Сахара в «Синей птице» из Художественного театра, сейчас отломает себе все десять пальцев.

• » В садике она обычно готовилась к урокам, читала французские романы…
• » На него страшно было глядеть, когда он, противно всем естественным…
• » На день позже, на юге под Сарептой, стала наступать конница генерала…
• » Он настойчиво вертел дверную ручку, и Катю трясло от негодования: Маслов…
• » Он владел собой и не в таких пустых происшествиях, все же руки…
• » — Ты керосин, что ли, продаешь?  — уже неуверенно спросила девушка,…
• » Две весны тому назад его чувство к Кате, казалось, наполняло…
• » В окнах зажигался свет. Шумел ветер в голых тополях,…
• » — Стой, мила душа, я здесь вылезу, в село я пешком войду,  — сказал Кузьма…
• » Латугин и Анисья сидели в стороне, дожидаясь выхода. За эти несколько дней…
• » — Ну?  — спросил он.  — Может быть, все-таки объяснишь? ..…
• » Тогда же, поздно вечером, Иван Ильич послал полковнику Мельшину записку:…
• » Дашино желание сбылось,  — они все были снова вместе. Иван Ильич и Рощин,…
• » — Тихо, товарищи!  — крикнул из прикрытия Сергей Сергеевич, сидевший у…
• » — Типун тебе на язык, матерщинник, куродав!  — закричал на него Сапожков.…
• » — Ну, сердечно,  — это вы оставьте… В это время Красная Армия подошла к…
• » — Бросайте вы все эти глупости, Кузьма Кузьмич,  — сказала Даша строго.…
• » У костра сидели двое — мужчина и женщина. В спину им…