Только приехав домой в село Владимирское, походив по своему пепелищу, присыпанному снежком, потянув ноздрями дымок, тянувший от соседей, поглядев, мак жирные гуси, уже хватившие первого ледка, гордо вскидывая крыльями и гогоча, бегут полулетом по седому лугу.  — Алексей Красильников понял, до чего ему надоело разбойничать.

Не мужицкое это дело — носиться в тачанках по степи меж горящими хуторами. Мужицкое дело — степенно думать вокруг земли да работать. Земля, матушка, только не поленись, а уж она тебе даст. Все веселило Алексея Ивановича,  — и хозяйственные думы, от которых он отвык в бытность у Махно, и мягонький, серый денек, редко сеющий медленные снежинки, и деревенская тишина, и запах родного дыма. Похаживая, Алексей нет-нет да и поднимал ржавый кровельный лист, гвоздь, кусок железа в окалине — бросал их в одну кучу. Не нажива, привезенная на трех возах, была ему дорога, было ему дорого то, что, не стесняясь теперь в каждом рубле, он будет строить и заводить хозяйство. От первого кола на пепелище, до того дня, когда Матрена выкинет из печи пахучий хлеб своего урожая,  — «Новая печь, скажет, а как хорошо печет»,  — до этого дня трудов — не оглянуть, не измерить. И это веселило Алексея: ничего, мужицкий пот произрастает…

Разгребая носком сапога пепел, он нашел топор с обгорелым топорищем. Долго рассматривал его, с усмешкой качнул головой: тот самый! От него тогда все и пошло. Вспомнилось, как брат Семен, услышав жалобный крик Матрены, бешено выскочил из хаты. Алексей зачем-то воткнул топор в сенях, в чурбан около самой двери. Не метнись он в глаза Семену,  — ничего бы, пожалуй, и не было…

«Эх, Семен, Семен.  — И Алексей бросил заржавленный топорик в ту же кучу.  — Вдвоем бы вот как горячо взялись за дело… Да, брат, я уж отшумел, будет с меня…»

Он глядел себе под ноги, думая. В том письме, полученном от Семена еще под Гуляй-Полем, брат писал такие слова: «Матрене моей передай, чтобы от баловства какого-нибудь, пожалуйста, сохраняла себя, не нужно ей этого, не то время… Убьют меня — тогда развязана… Время такое, что зубы надо стиснуть. Вас только во сне вспоминаю. Скоро меня не ждите,  — гражданской войне и края не видно…».

Алексей встряхнулся,  — а ну ее к черту, дальше носа все равно ничего не увидишь. Снова стал глядеть на тихие дымы — то там, то сям поднимались они за плетнями, за голыми садами, над хатами, укутанными камышом и соломой. Мужики приготовились тепло прожить зиму. Ну, и правы. Красная Армия не через неделю, через две будет здесь. Как это так — не видно конца гражданской войне? Что Семен брешет! Кто еще сюда сунется? «Эх, Семен, Семен… Конечно, болтается на миноноске в Каспийском море, ему кровь глаза и застилает…»

Все же у Алексея неясно было на душе. Вытащил было кисет,  — тьфу ты, черт, бумаги нет… Этим летом один фельдшер рассказывал, что в махновской армии много нервных,  — с виду человек здоров, полпуда каши осилит, а нервы у него, как кошачьи кишки на скрипке. «Ладно, нервы,  — проворчал Алексей,  — раньше мы о них и не слыхивали». Он подошел к одиноко торчащей обгорелой печной трубе, попробовал ее раскачать,  — крепка ли? Навалился плечом, и она качнулась… «То-то, нервы…».

Алексей поселился с Катей и Матреной у родственницы, вдовы. Было у нее тесно и неудобно. Матрена побелила печь, смазала серой глиной земляной пол, занавесила кружевцами подслеповатые окошечки. Алексей купил муки, картошки и достаточно фуражу для лошадей — у кого воз, у кого два. Он ни с кем не торговался, денег не жалел и даже, если очень просили, давал немножко соли, что было дороже золота. Он знал, что односельчане его деньги считают легкими и три воза добра, и пять голов коней долго не простят ему.

Труднее было уломать односельчан относительно постройки дома. Он надумал снести флигель в княжеской усадьбе, которая стояла, разоренная и брошенная, за голым парком на горе. В барском доме ничего не осталось — одни выбитые окна зияли между облупившимися колоннами. Флигель же, где жил управляющий, был цел. Его нетрудно разобрать и перенести на пепелище.

• » От станции до Гуляй-Поля было семь верст степью. Рощин подрядил «фаэтон»,…
• » Вадим Петрович Рощин проснулся поздно в дрянной гостиничной комнате,…
• » В садике она обычно готовилась к урокам, читала французские романы из…
• » — Типун тебе на язык, матерщинник, куродав!  — закричал на него Сапожков.  —…
• » Оформив новые назначения,  — Телегин — командиром отдельной бригады,…
• » В начале ноября качалинский полк стоял в резерве для пополнения…
• » Под натиском пятой колонны всю ночь и следующий день морозовская…
• » — Бросайте вы все эти глупости, Кузьма Кузьмич,  — сказала Даша строго.…
• » Он владел собой и не в таких пустых происшествиях, все…
• » — Товарищ Нефедов, вы никогда не выполняли более ответственного…
• » Он настойчиво вертел дверную ручку, и Катю трясло от негодования:…
• » Алексей захрипел, прочищая горло, потом спросил: — То есть как —…
• » Тот, кто был в смушковой бекеше, моложавый, с круглыми карими веселыми глазами,…
• » — А ведь только в России такие индейки,  — сказал он и выбрал себе крыло.…
• » — Кто не работает, тот не ест! .. Окончить историко-филологический…
• » — На что волку жилет, все равно об кусты обдерет. Озорнику…
• » С особенной силой на богатой Украине разгоралась гражданская война.…
• » На день позже, на юге под Сарептой, стала наступать конница…
• » Иван Ильич и Даша приехали в полк и поселились на хуторе в мазаной…